НА ФРОНТАХ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

До начала Великой Отечественной войны много молодежи уехало из тимоневских деревень, как и из других деревень Пуйского сельсовета: кто на учебу, кто на работу, кто уже был на действительной службе в Красной Армии, были и кадровые офицеры, поэтому многие ушли на фронт из разных военкоматов. Даже используя сайты «Мемориал» и «Подвиг народа» из Интернета, про ушедших на фронт из других военкоматов трудно с полной уверенностью сказать, что это наш земляк. Нужна большая кропотливая работа, чем мы уже и занимаемся много лет. Не имея полных данных об участниках Великой Отечественной войны и времени призыва их на фронт, трудно сейчас перечислить всех, кто ушел на фронт в первые дни войны, по первому призыву, в последующие годы, кто вернулся первым - по ранению. Совсем нет списков участников оборонных работ. Нет в Интернете списков участников Великой Отечественной войны, награжденных медалью «За победу над Германией». Это бы помогло в уточнении списков. Нам существенно удалось пополнить книгу Памяти Пуйского сельсовета участниками Великой Отечественной войны, но многих из них, к большому сожалению, нет в списке на мемориальных досках в Парке Победы в с. Долматово. 137 человек, установленных нами, из тимоневских деревень были участниками Великой Отечественной войны, 63 человека погибли, вернулись живыми - 74. Участники Великой Отечественной войны из д. Кочигино - 32 человека; погибли - 16; из д. Рогово — 32 человека, погибли — 16; из д. Макаровская — 40 человек, погибли - 17; из д. Савиновская — 21 человек, погибли - 6, из д. Осташевская -10 человек, погибли - 7; из д. Агеево (Назаровская) — 2 человека, 1 погиб. Это далеко неполный список...

Участники Великой Отечественной войны 1941- 1945 годов родом из Тимоневки - храбро сражались на фронтах Великой Отечественной, имеют боевые награды: медали и ордена. Мы гордимся ими и помним!

Ах, война, что ты сделала подлая...

Второй удар по деревне нанесла Великая Отечественная война. Война есть война, всем трудно было. Население деревни уменьшилось, погибли отцы и деды. Но особенно разорительный для деревни был послевоенный период 40-50-х годов. Началась вторая волна миграции - молодое поколение покидало деревню. Не просто так по желанию, а из-за невыносимых условий жизни на селе, тем более колхозника. «А потом после войны из деревни уезжали: кто учиться, кто замуж выходил, а так из колхоза уехать было невозможно. — вспоминает Смолина А.И. - Я последняя из семьи уехала учиться и домой в колхоз больше не вернулась». Но деревня жила, еще жила...

«В 194б году я окончила 4 класс, - пишет Лобанова Т.С., - но в школу в Долматово пойти не могла: не было никакой обувки на осень и зиму. Только в следующий год что-то приобрели на ноги, и я снова пошла в школу. Детей-старшеклассников было ещё много. В понедельник утром собирались вместе. Мальчишки заранее готовили 1-2 факела, так как появилось много волков, которые выходили близко к дороге. По лесу шли скученно, громко разговаривали, кричали, чтобы их отпугивать. Жили в общежитии, где нас не кормили. С собой мамы давали по счету картошку, складывались вместе, варили в чугунке, затем опять делили. Спали на кровати по двое. Воду, дрова носили дежурные. Воспитателей не было. (Это я сравниваю с интернатами в настоящее время). Уроки делали кто когда, особо не напрягаясь. Но самое хорошее было это громкие читки. Тогда выходил журнал «Юность», где начали печатать «Молодую гвардию» Фадеева. Обсуждали, восхищались Ульяной Громовой и другими. Мы никогда не жаловались, не стонали, не ябедничали — не полагалось (по нашему детскому сговору).

По-прежнему, как в войну, в сентябре не учились, так как ходили на уборку картошки (иногда после уроков). Мальчишки копали, а девчонки собирали. Картошку не пекли и с собой не брали (не разрешалось)! В мае заканчивали учиться рано, так как надо было работать в полях. В 12-13 лет мы возили навоз и торф на поля, боронили, пасли лошадей, выдергивали лён и многое другое. А старше - это опора на сенокосе.

В 1947 году зимой в школе стало холодно: кончились дрова. Учителя с детьми б-7 классов пошли в лес. Мальчишки подрубали и спиливали не очень толстые сосны, девчонки обрубали сучки, потом. пилили на кря жи. Самое хорошее в этом — был чай! В ведре над костром растопили снег, в воду побросали веточек смородины и хвоинки. Ходили по двое пить (было всего 2 кружки), у костра тепло (почти до пояса промокли), и чай горячий. Вкуснота! (Это я вспомнила для того, чтобы знали, что мы, дети войны, в 12-13 лет, а тем более в 14 лет, считали себя взрослыми).

А ещё запомнилось, как в школу приходил человек в военной форме. Во время урока заходил в б-7 классы, отбирал мальчишек (покрупнее, покрепче), затем. их забирал (не знаю, давал или нет сходить домой). Мы знали, что их увозят в Архангельск в ремесленное училище, где поучат на токарей-слесарей и отправят на заводы. Так был взят из 7 класса (не дав закончить) мой двоюродный брат Клавдий Третьяков, который после Архангельска оказался в городе Сумы (в Украине) на восстановлении города после войны. Там учился дальше заочно, там женился. На север уже не вернулся. После войны жили нисколько не лучше. То всё отдавали для победы, а теперь для восстановления после войны. Люди также продолжали работать за «палочки». Раз в год по дворам ходили агенты-счётчики, они лазили в хлев, во двор, пересчитывая овечек, поросяток, у кого были. Таким семьям добавляли налог. Когда осенью сдавали от колхоза по плану, то обязательно заставляли сдавать ещё дополнительно. Вот почему в колхозе ничего не оставалось на трудодни.

Ещё год и я стала бы вечной колхозницей, так как дальше на учёбу денег не было. А потом из колхоза не дали бы справку. Кто уезжал без справки, того через комсомол возвращали обратно в колхоз, хотя это было уже послевоенное время. Так, например, вернули из Архангельска с завода Марию Феофановну Рогову (мою вторую подружку детства). Но сестра Тоня позаботилась обо мне, взяв меня в няньки, дала окончить школу.

Когда сестра Тося, участница Великой Отечественной войны, стала жить на Диксоне, в посылочке посылала немного денег. Эти деньги уходили не нам: на них мама выплачивала денежный налог - государству. После войны стали привозить в село кинофильмы, но у нас денег не было на кино. Мы (дети) сидели на улице и ждали, когда нас пустят. На последнюю часть киномеханик разрешал посидеть перед экраном на полу и посмотреть.

А потом государство придумало облигации. Помню, как мама пришла с собрания, расстроенная до слёз: её заставили-уговорили подписаться на «заём» на кругленькую сумму, а у нас ни копейки не было. Сыграли на её сознании, что она «передовой колхозник», что должна подписаться больше всех, то есть «подать пример». Но вера в хорошую жизнь была огромная. После войны на большие праздники по радио читали длинные списки о понижении цен. Хотя деревни это пока не касалось (денег не было), но мы радовались, что жизнь налаживается, хотя ещё и в начале шестидесятых не ели досыта».

Из воспоминаний Роговой Евдокии Леонидовны. С января 1946 года не вышла Евдокия на смолокурку, а ушла в лесопункт на Прислон. Работа в лесу была тоже трудная, но там хоть деньги платили, а в лесохимартели настолько обносились, что ни обуть, ни одеть было нечего. За это Евдокия была наказана государством и направлена на исправительные работы в лесопункт Шенкурского района, но нет худа без добра. Благодаря этому, ей удалось выправить документы, тогда паспортов детям колхозников совсем не давали, выехать из деревни было невозможно. И она уехала в Ленинград к сестре матери Антонине Ивановне, у которой погибли в войну два сына и муж. Там ей удалось получить прописку сначала в общежитии, а потом у тети. Там вышла замуж и с мужем — военным, уехали в Грузию по распределению мужа, но там молодой семье не пошли на здоровье климатические условия. С трудом, но смогли выехать на Урал. Всю жизнь прожили в закрытом военном городке Трехгорный. Вырастили с мужем троих детей. Сейчас там и проживает. Рядом сын и дочь. Младшая дочь живет в Санкт-Петербурге. Брат, Рогов Александр Леонидович, 1925 года рождения, после оборонных работ был отправлен в ФЗО, а после окончания на военный завод в Златоуст, потом в Магнитогорск. Не жалеет Евдокия Леонидовна ни о трудных военных годах, ни о чём что с ней случилось, жалеет лишь о том, что такая наша большая страна СССР развалилась и не видно жизненных перспектив. А в войну все стремились к победе, не жалели сил и в послевоенные годы, поднимая страну из разрухи. Верили в лучшие времена.

Вспоминает Лобанова Т.С.. «Нашу семью называли «большаковичи». Моя сестра Маша спросила меня, почему нас так звали, может мы были богатые? Да, очень богатые! У нас даже тараканы никогда не водились. А нам очень хотелось пожить у соседей в морозы два-три дня. Тогда тараканов не травили, а морозили. В самые морозы откроют окна и двери, сами уйдут к соседям. Приходят, подметут, тараканов выбросят. Нам очень нравилось, когда к нам приходили жить и нам хотелось. Я маму спрашивала: «Мама, почему у нас нет тараканов?» Она объясняла, что из-за бедности. Когда я жила уже на Диксоне, от Маши получила письмо, которая с радостью сообщила, что они с мамой «морозили тараканов» и жили у соседей. Мне стало интересно — откуда они взялись? Оказалось все очень просто. Маша с подружкой наловили тараканов - самок в коробку и высыпали к нам за печку. Результат был «радостный» — пожили у соседей. Правда, этот эксперимент после маминой «беседы» она не повторяла. А «большаковичами» нас стали звать то ли с деда, то ли с отца. Переписчики ходили по домам, спрашивали сначала: «Кто в доме большак?» То есть старший хозяин, а потом уже писали остальных. По избе ходил бутуз в рубашке без штанишек, но говорить уже умел. Когда задали вопрос, он с важным видом ответил: «Я - большак». Насмешил, а прозвище семья заработала. Я в детстве этим прозвищем гордилась и связывала его с большевиками. В деревне тогда людей по фамилиям и не называли, все больше так: Нюрка Афимьина (Быкова), Бураковы были Сидоркины (прадед был Сидор), Валька Пронькина, и т.д. В пятидесятых годах уже стали называть по фамилиям, именам и отчествам».

Вспоминает Смолина Альбина Ивановна: «Расскажу о нашей деревеньке Кочигино. Один её край до крестов, построен между двух логов, внизу которых текли ручьи, с ключевой водой. В нашем логу была сделана колода — большая деревянная, к ней из конюшни выпускали лошадей на водопой. Там вода не замерзала даже в большие морозы. А в другом логу мы зимой катались на санках и лыжах. Было очень здорово, приходили кататься с деревень Рогово, Жуково, Кочигино. Нашу деревню на два края разделяла дорога, которая шла в Рогово. Так вот на этих Крестах собиралась молодежь вечером, а днем старшее поколение и детишки, потому что у огорода Таисьи Алексеевны Жилиной была сделана лавочка для сборищ. И еще самое главное в нашей деревнеэто угор, с которого видна почти вся Тимоневка, с её живописными местами. Была видна проселочная дорога за Заречьем, видно было само Заречье (Макаровка), речка Пуя, д. Агеево, д. Стрелка, д. Рогово и Жуково и все тропинки, ведущие к реке. И всех кто там идет, узнавали. Было видно Подгорное поле, которое было огорожено, ну а ближе к горе ходила скотина. И вся трава была выщипана чуть не до земли. Все радости и горести наши деревенские жители делили пополам. В нашей деревне на крестах была качель, на цепах, большая. На неё вставали двое и раскачивались очень высоко, а вторую качель ставили в гумне, на всякий случай если пойдет дождь. Качели устанавливали к Заговенью и к колхозным праздникам. Каждая деревня собиралась на праздники в своей деревне, а потом все приходили в нашу деревню на качели, на гулянья и все шли на Городок на пляски. Ходили гармонисты с гармошкой, а девушки пели частушки, песенки и шли впереди ребят. Гуляли до Стрелочн ого бора. Пели озорные частушки. Каждый про свою деревню, шуточные. Вот я, например, запомнила про свою деревню:

На Кочигину идти

На дороге чайники.

Кочигински ребята

Наголо начальники.

А в Заречье как идти,

На дороге лодки.

Как зареченски ребята

Наголо ...........

У нас в деревне было два колодца с ключевой водой. Один и сейчас стоит, на улице у Дегтева. В нашем краю тоже был колодец, с ключевой целебной водой. Из него брали воду девять домов. Семьи были большие, все держали скот (коровы, овцы, свиньи, куры) и у всех по субботам топились баньки, мылись, стирали белье. Сколько воды выдавал колодец, никто не мерил, но всем хватало. Зимой делали субботник у колодца, потому что было много льда вокруг колодца. Собирались всей деревней, дружно лед вырубали. А в колодец, хоть и закрывали, все равно лед попадал и кого-нибудь из детей сажали в черпуху и опускали в колодец убирать льдинки. Я тоже два раза там была. Было, конечно, очень страшно и холодно. Меня потом на доске запихивали в русскую печку греться и давали чай с травками, чтобы не заболеть.

И еще в нашей Тимоневке — общая гордость — наш Горелый бор, на который ездит почти весь Вельский район. Но однажды он был под угрозой вырубки. Шокша уже вырубала его. Но благодаря старанию Федора Мисаиловича Буракова, он написал куда надо, собрал подписи и отстоял Тимоневский бор, который и сейчас нас очень, очень радует. И еще у нас были старые полянки за Рогово, на которые все деревни ходили за рыжиками. Их росло столько много, что всем жителям этих деревень хватало, потому что ходил скот и вся была выщипана трава, и удобрено, конечно. Рыжики были маленькие, они не успевали вырасти, а их срывали».

«В начале шестидесятых мама работала в «капустнике» с двумя старушками: выращивали и высаживали рассаду, пололи, рыхлили, поливали из бочки, — вспоминает Лобанова Татьяна Саватьевна. — А ещё позднее работала на птицеферме за рекой-ухаживала за курочками. Потом вместе с другими старушками сгребали сено, дергали и расстилали лён и др. Чем могли, тем и помогали колхозу. Наступила реорганизация колхозов в совхозы. На общем собрании рассказали о их различии. Люди верили и не верили, что будут получать отпуска, деньги и т.д. Сразу же написали заявления в совхоз. Только старушкам председатель не велел писать заявления, мол, уже старые. (Хотя они вырабатывали норму трудодней за год). Наши же старушки получили колхозную пенсию по 9 руб. 50 коп., хотя совхозная в то время была 45 рублей. Таким образом, председатель и государство ещё раз «отблагодарили» колхозников за «доблестный труд».

В 1960 году все колхозы Пуйского сельсовета были объединены в один колхоз «Организатор», а в 1965 году создан совхоз «Долматовский» - государственное дотационное предприятие. Деревня продолжала жить. Дети ходили в школу, в большинстве своем жители деревень работали уже не в колхозе «Красный доброволец», а в государственном предприятии - совхозе «Долматовский», за работу получали не трудодни, а деньги, производство становилось механизированным.